Вы видели снежного человека? Йети – так его называют в Гималаях и в ближних окрестностях. Да простят меня знатоки географии, но Тибет я тоже включил в окрестности Гималаев. А что? Это же рядом, особенно когда смотришь на глобус.
Наверное, некоторые видели это загадочное человекообразное существо, если не в натуре, то на фотографиях в печатных изданиях. А уж рассказов о снежном человеке все наслышались и начитались! Но фотографии сплошь и рядом расплывчатые, а личные впечатления очевидцев мне всегда казались восторженно-неубедительными.
«Не верю!» – говаривал Станиславский. И я тоже так говорю: «Не верю, пока сам не увижу».
И всё-таки мне довелось встретиться со «снежным человеком». Может быть, не совсем со «снежным», а с человеком, который при не очень пристальном рассмотрении и на некотором удалении был весьма похож на йети.
Я работал вместе с этим человеком в полевых геологических партиях не один год и хорошо его знал. Мы общались в совместных маршрутах, спали в одной палатке, вечерами сидели у костра. А зимой на камеральных работах наши столы стояли рядом.
Прескучнейшее дело, я вам скажу, эти камеральные работы. Для тех, кто не геолог, поясню: камеральные работы – это обработка полевых материалов на зим-них квартирах, в городских комфортных условиях.
Накопленный за полевой сезон материал – пробы, образцы горных пород, полевые журналы, кубометры горных выработок, километры маршрутов и круглые столбики керна из пробуренных скважин – всё это изучается, анализируется, преобразуется в цифры, текст, линии, значки на бумаге.
В конечном итоге появляется отчёт по результатам работ за год. Это несколько килограммов исписанной бумаги в виде больших книг, графиков, геологических и геофизических карт. Одновременно идёт подготовка к новому полевому сезону.
Скучное однообразие зимнего сидения приятно украшали многочисленные праздники – политические, военные, религиозные. Да ещё дни рождения, новоселья, «тринадцатая зарплата», разные другие поводы. От ноября по май-месяц – почти сплошной праздник. Имело место воплощение в жизнь неофициальной национальной идеи: «Гуляй страна!».
И, конечно же, зимой мы вспоминали разные случаи из нашей полевой жизни. Случалось много интересного – и смешного, и печального. Многое стёрлось из памяти, кое-что сохранилось. Рассказ геолога (назовём его Юрием) про «снежного человека» мне запомнился. Ещё тогда я внимательно к нему присмотрелся и понял, почему его приняли за пресловутого «снежного человека».
Это случилось в горах Центрального Кавказа, в одном из диких скалистых ущелий. Центр Кавказа – это цепь самых высоких, всегда заснеженных гор от Эльбруса до Казбека. Между ними – ещё несколько вершин-пятитысячников, также входящих в систему Главного Кавказского хребта.
К северу от Главного хребта и параллельно ему протянулся Передовой (Боковой) хребет. Здесь абсолютные высотные отметки будут пониже и летом вершины гор уже стоят без снега. Далее к северу, с понижением протягиваются (опять-таки параллельно Главному) хребты Скалистый и Пастбищный.
К примеру: город Ессентуки находится в зоне Пастбищного хребта, а город Кисловодск – уже в зоне Скалистого хребта, в нижней его части. Плоские горы Большой Бермамыт и Малый Бермамыт своими высоченными обрывами обращены к югу, то есть к Эльбрусу. По ним и проходит верхняя граница Скалистого хребта.
На некоторых географических картах ещё выделяют Лесистый хребет, начинающийся от предгорных равнин и постепенно переходящий в среднегорный (по высоте) Пастбищный хребет. На картах, с которыми мне пришлось работать, Лесистый хребет не значился. Здесь он просто включался в полосу Пастбищного хребта.
Время действия – август-месяц на рубеже 50-х и 60-х годов 20-го века. Тогда геология была в расцвете. В горах шли интенсивные поисковые работы и научные исследования по разным полезным ископаемым. В одной из полевых партий в качестве альпиниста трудился Юрий, тогда ещё молодой, здоровенный и бородатый.
Обычно в маршруты у геологов принято ходить парами: геолог с геофизиком или геолог с рабочим. Иногда ходили втроём – геолог, геофизик и рабочий. В данном случае в маршрут вышли трое – геолог, геофизик и альпинист.
Район работ был сложный, насыщен скалами, высокими обрывами, осыпями, и требовал к себе самого серьёзного отношения. Потому ввели в штатное расписание несколько альпинистов – «в целях обеспечения безопасности геологоразведочных работ». Ходить в маршруты по одному категорически запрещалось. Такое вольнодумство могли позволить себе только крепкие опытные маршрутчики, да и то – делалось всё тайком от начальства.
Строгие меры безопасности были не лишними. С людьми случалось всякое: тонули в бурных горных речках, срывались со скал, исчезали вообще бесследно, но это было редко.
День выдался с утра ясный. Август на Северном Кавказе – это вообще самый солнечный, а для геологов – самый продуктивный месяц. В том смысле, что дожди в это время – явление редкое, и погода позволяет многое сделать.
Геологи вышли из лагеря, и пошли к начальной точке маршрута. Подход был дальним, прошли уже половину пути. На переправе через речку Юрий поскользнулся на мокром валуне и упал в воду. Горные реки даже в августе несут очень холодную воду. Одежда, обувь, рюкзак со всем содержимым – всё промокло.
Здесь же, на берегу реки, среди больших валунов быстро сообразили небольшой костёр. Стали сушить одежду и отогреваться у костра, но этот процесс был нескорым. Согреться удалось довольно быстро, да и солнышко прибавило тепла, а вот с одеждой дело затянулось.
Идти в маршрут в мокрой одежде – дело весьма чреватое для здоровья. Другое дело, если под дождь попали. Там процесс смачивания идёт постепенно и, если идти, не останавливаясь, то не замёрзнешь. Ну, а если дождь затянулся, то вообще уже лучше возвращаться в родные палатки.
Посидели, покурили, посовещались, решили: в маршрут идти вдвоём, а Юрия оставили сушиться. Уже отойдя на расстояние голосовой слышимости, крикнули ему, чтобы он их здесь не ждал, а топал в лагерь по окончании просушки. Геологи бодро зашагали вниз, и вскоре их маленькие фигурки скрылись за поворотом речной долины.
Оставшись один, Юрий решил усилить костёр. Прошёлся туда-сюда вдоль берега, но здесь с топливом было бедновато. Выше на склоне, под скалами, наблюдались заросли рододендрона, а по ним, в дружном симбиозе, росли сосны и берёзы. Туда и двинулся Юрий в поисках сушняка. Поход за дровами, кроме усиления костра, принёс существенную пользу: альпинист согрелся окончательно.
Солнце поднялось ещё выше и теперь уже ощутимо пригревало. Юрий стоял у костра и держал в руках брюки, поворачивая их поочерёдно, то одной стороной к огню, то другой. Остальные вещи, разложенные на валунах, сушились под солнышком.
Спокойно и предсказуемо закончился бы этот день, да так уж случается, что, если мы не ищем приключений, то приключения находят нас.
Ровный шум реки, ласковое солнце, уютный костерок с дымом действовали расслабляющее. Среди суровых трудовых будней вдруг неожиданно нарисовался один день курортной жизни. А на курорте что надо делать? Правильно – купаться и загорать. Купалка поневоле уже состоялась, желания окунуться в горную речку ещё раз не возникло, а вот немного позагорать – это то, что надо.
Юрий избрал нудистский вариант пляжной формы, остался в чём мать родила. Но, слегка подумав, обмотал вокруг бёдер рубашку, завязав её рукава сзади. Самокритично прикинул, как он выглядит со стороны и развеселился – ну натуральный дикарь из племени «мумбо-юмбо». Сделал несколько прыжков возле костра и ещё больше развеселился. Прямо как на концерте великого юмориста-сатирика Аркадия Райкина.
«Ха-а!» – выдохнул он на очередном прыжке. «Ху-у!» – само собой вырвалось на следующем прыжке. Звуковое сопровождение придало танцу ритуальный характер. Не хватало только барабана для придания ритмичности движениям. Но и так, без барабана, было хорошо! Вот так вот – просто хорошо! И никаких других эпитетов сюда не вставишь. Это надо самому прочувствовать.
Оставим нашего героя в упоительном дикарском танце возле костра и опишем его внешний облик. Выше среднего роста, с заметной сутулостью, длиннорукий и длинноногий, сильно загорелый, с чёрной неухоженной бородой, с чёрными (с проседью) взлохмаченными волосами.
И, самое главное, самая важная деталь – всё его тело было покрыто довольно заметным волосяным покровом, особенно густым на груди и на спине. Вот я представил его голого, в одной набедренной повязке, пляшущего возле костра и понял, откуда берутся «байки про снежного человека».
Вернёмся же к нашему герою. Увлёкшись танцем диких племён, свободно, никого не стесняясь, выплясывал Юрий вокруг костра. Всё реже и реже выкрикивал он на выдохе «ха» и «ху»: усталость брала своё. Не было никакого стеснения, да и кого здесь стесняться в этих диких местах? Здесь вообще, кроме пастухов и геологов, никто не ходил. Но, но…
Оказывается, здесь ходили иногда туристы – народ неугомонный и вездесущий Вот они-то и получили возможность оценить танцевальные движения полуголого волосатого мужчины.
Юрий услышал голоса, когда танец дикарей подходил к концу. Ушам он своим не поверил, но глазам пришлось поверить. Выше по склону, на тропе, которая проходила через заросли рододендрона, стояли люди в ярких одеждах и оживлённо переговаривались между собой. Некоторые из них указывали руками в сторону Юрия и кричали: «Да вот же он! Смотри, за камень спрятался!».
Юрий к этому моменту действительно скрылся от любопытных взоров за большим валуном и выглядывал оттуда, уже понимая, что это за люди и откуда они здесь появились.
Два дня назад видел он из своего лагеря эту группу туристов, когда они шли вверх к перевалу, человек десять-двенадцать. В те годы в горах Кавказа был очень развит туризм, как вид отдыха. Ходили группами большими и малыми, организованно (через турбазы) и «диким образом». Часто встречались самодеятельные группы школьников и студентов из разных городов Северного Кавказа.
Эти любознательные туристы, видимо, были хорошо подготовленными искателями приключений. Они жаждали приключений – для того и ходили в горы! И восторг, с которым они громко обсуждали увиденное, показывал, что уж для них-то сегодня приключение состоялось. Будет что рассказать дома. Один из туристов, парнишка с фотоаппаратом, решил спуститься ниже, чтобы сделать сенсационные снимки «реликтового гоминоида» , но старший группы резко осадил его и велел вернуться.
Минут двадцать торчали туристы на тропе, потом всё же двинулись в путь. Они уходили медленно, неохотно, часто оглядываясь.
Юрий вздохнул спокойно, когда они скрылись. Костёр потух, лишь лёгкий дымок поднимался от кучки серой золы. Курортное настроение исчезло начисто, без остатка. Он собрал почти высохшие вещи, оделся и двинулся к лагерю. Обратная переправа через речку прошла благополучно.
Далее он вышел на тропу и пошёл не спеша вверх по ущелью. «И чего они так орали? – вопрошал сам себя Юрий. – За кого они меня приняли?». И не знал, что придумать. Да и думать особенно не хотелось. Тогда ещё мало кто слышал о «снежном человеке».
И только потом, спустя лет двадцать, когда он нам рассказал этот случай, в кол-лективном обсуждении мы пришли к выводу, что его приняли за «снежного человека». Рассказ Юрия мне запомнился. Наверное, вот так и возникают «достоверные свидетельства о снежном человеке».
И ещё раз я вспомнил об этом несколько лет спустя, увидев Юрия, раздетого до пояса, когда он после маршрута вышел из палатки с полотенцем на плече. Прежде, чем идти к ручью, он задержался на минуту у сваленных возле палатки образцов (штуфов) горных пород, которые мы притащили из поисков.
Он стоял и смотрел себе под ноги – рослый, ещё более сутулый, чем в молодости, седой, слегка взлохмаченный. Длинные руки расслабленно свисали, доставая почти до колен. Густая серая шерсть покрывала грудь и спину. Вот здесь он был сильно похож на «снежного человека». Ничего я не сказал ему тогда по этому поводу, сдержался, хотя желание сострить из меня так и выпирало. С возрастом он стал обидчивым, и мне не хотелось лишний раз его огорчать.
…С тех пор много воды утекло. Сейчас его уже нет в живых. Он умер ночью, во сне. Люди говорят – лёгкая смерть…Соседи, обеспокоенные его отсутствием, позвонили родственникам. Те приехали, отперли входную дверь в квартиру. Его нашли лежащим на кровати, лицо его было безмятежным, спокойным.
Я не был на похоронах, и по этой, видимо, причине запомнил его таким, каким он был при жизни – живым, сутулым, устало стоящим у палатки, «снежным человеком».
На днях смотрел по ТВ фильм о «снежном человеке». Фильм серьёзный, толковый, хотя не обошлось без того дешёвого выпендрёжа, когда телевизионщики из кожи лезут, чтобы «шибануть по башке» телезрителя очередной сенсацией. Показали несколько довольно чётких видеокадров с движущимся через лес рослым «йети».
Слишком хорошее качество съёмки, кратковременность показа (буквально пять секунд), а также подозрительное внешнее сходство «гоминоида» с Кинг-Конгом из недавно показанного на ТВ американского фильма, наводят на мысль: нам опять, в который уже раз, «втюхивают» костюмированную сенсацию.
В ходе обсуждения привели высказывания учёных по поводу «снежного человека». Мнения были разные, но мне показалась достоверной мысль одного биолога, который считает, что это всё-таки люди, оторвавшиеся от своей социальной среды. И, видимо, у них есть причины уклоняться от встреч с собратьями.
Спросить бы у них об этих причинах, только как? Пока ещё это не удавалось никому. Одичание же этих людей приводит к тому, что они ходят либо в лохмотьях, либо в звериных шкурах, используя их как одежду.
Я и сам несколько раз встречал странных людей в диких лесах Северного Кавказа, которые уклонялись от общения. Это всегда были одиночки, появлялись они внезапно и быстро исчезали из поля зрения, благо, что густой лес позволял укрыться. Рассмотреть их более-менее детально не получалось.
Не припомню я такого, чтобы кому-то из моих знакомых геологов или охотников случалось перекинуться парой слов с этими необщительными ребятами. Возможно, это были браконьеры или золотоискатели, не желающие попадаться на глаза кому бы то ни было.
Из рассказов местных жителей, хорошо знающих лес и его обитателей (а их я наслышался много), складывается ещё один резерв пополнения семьи «снежных людей». Бывало так, что человек, совершивший тяжкое преступление (например, убийство с отягчающими обстоятельствами), уходил в лес, и его больше никто не видел. Я слышал о трёх таких случаях.
Конечно, не факт, что все люди, скрывшиеся в лесах, там и поселяются на всю оставшуюся жизнь. В лесу можно укрыться на время, а потом уже перебраться в другие регионы большой страны, где искать не будут.
А ещё мы находили следы пребывания человека в сухих пещерах, вполне пригодных для некомфортного жилья. Это были глухие, труднодоступные места, куда мы проникали не по своей воле, а в соответствии с проектным заданием, когда шли по намеченному маршруту.
И если в поле зрения попадала пещера, то, как же мы могли её пропустить и не рассмотреть? Там мы видели простенькую посуду, алюминиевые миски, деревянные корытца (видимо, для кормёжки мелкого скота). Но все эти пещеры были уже нежилые, брошенные. Кто в них обитал, когда и почему – это нам не дано знать. Можно только фантазировать, если так уж хочется.
Сборник смешных историй подготовлен: 16.11.2014 г.
Учился на географическом факультете мгу, на одной из лекций по геологии нам лектор рассказал историю из его практики, когда они со студентами в Сатино ездили на лето.
Далее рассказ от лица лектора:
"По собственному опыту знаю, что неожиданная, хотя и прогнозируемая, встреча с медведем вызывает такой страх, что способность мыслить логически и совершать обдуманные поступки куда-то исчезает.
Итак, геолог и рабочий идут по узкой тропе. Неожиданно за поворотом сталкиваются нос к носу с медведем. Бежать поздно. Геолог выхватывает пистолет (кстати, оружие выдается не для защиты от зверей, а "для охраны спец.части" - "секретных" топографических карт). Бах, бах, бах!
Медведь недоуменно смотрит, поворачивается и уходит. Геолог, переведя дух, осматривает место сражения. Но ни капли крови на земле нет.
Геолог поворачивается к рабочему:
- Слушай, не мог же я с трех метров промазать?
Рабочий (саркастически):
- Стрелял бы - не промазал. А ты выхватил пистолет и кричал: "Бах! Бах! Бах!"
***
Рассказал мне эту историю отец, который был её реальным свидетелем. Дело было в конце 80-х годов. Расцвет застоя. Мой отец работал тогда на металлургическом предприятии. Работа у них происходила в 3 смены. 1 смена начиналась в районе 6-7 часов утра и чтобы быть во время на работе моему отцу приходилось вставать в 5 часов утра и идти на первый рейсовый автобус. Собственно говоря, об этом и история. Надо сказать, что первый рейсовый автобус во времена застоя несколько отличался от остальных. Отличался он тем, что "лишнего" народа там не было. Только работяги, торопящиеся на предприятия на 1 смену. Всё это длилось не один год, и поэтому устоялись свои традиции. Все друг друга знают. Никакой толкотни. Все зашли, сели на свои места как по билетам и едут себе. Лишь когда никогда находились "нарушители" этого пейзажа застоя в виде торопящихся на вокзал отъезжающих или жаждущих попасть на центральный городской рынок пораньше.
Вот в один прекрасный день заходит в такой автобус дама бальзаковского возраста с кошёлками на перевес.
Остаётся загадкой, куда она торопилась в такую рань, впрочем, для нашей истории это не имеет никакого отношения... Заходит она значит в автобус. Свободных мест естественно нет и она, опрокинув кошёлки на пол демонстративно произносит:
-Фууухх
Автобус ноль эмоций. Дама повторяет попытку. На весь автобус раздаётся громогласное:
-Фуууххх
Желающих ехать на работу стоя и вкалывать у станка целую смену не находится.
Тогда дама делая полностью отрешённый взгляд в окно произносит на весь автобус:
-Джентельменов нет!
Первым на зов откликнулся грузинчик, сидевший буквально в метре от дамы. Он произнёс фразу, которая взорвала полудремавший автобус:
-Мадам! Джэнтэлмэны эсть! Мэст нэту!
После этого в автобусе появилось много вакантных мест. Пол автобуса просто лежало на полу.
***
Пассажирский самолёт, занявший было исполнительный старт, медленно возвращается на стоянку, пассажиры час сидят в салоне, после чего самолёт снова запускает двигатели и начинает выруливать на полосу. Один из пассажиров - бортпроводнику:
- В чём была причина задержки?
- Видите ли, пилот был обеспокоен посторонним шумом в двигателе...
- И?
- Пришлось подождать, пока найдут другого пилота...
***
Звонит студент оператору пейджинговой компании (девушке с прекрасным голосом), сказал номер абонента и говорит текст:
Оператор:
- Это все?
- Да, продиктуйте, пожалуйста.
Оператор:
- Я, сейчас сижу в прекрасном нижнем белье. Оно такое белое и кружевное. Я немножко припотела, и сижу в ожидании тебя, как я хочу тебя! Я плавно снимаю свой лифчик, бросаю его в сторону, теперь я снимаю трусики, они упали на пол. Теперь я хочу, чтоб ты обнял меня, аааа, я want уou, давай!
Студент:
- Аааа-а-а-а, можете не отправлять…
Геологи шутят
Где-то в Примагаданье в съемочную партию приехала студентка-практикантка. По традиции и просто по личной инициативе персонал постарался рассказать ей как можно больше страшных историй про медведей, а также дал конкретные инструкции на случай встречи с «хозяином» - дескать, кричи что было сил и лезь на ближайшее дерево. И на тебе - в первом же маршруте эта студентка с геологом нос к носу столкнулись с мишкой-пестуном. В течение последующих минуты-двух активные действия предпринимала только студентка, которая в полном соответствии с инструкциями завизжала и полезла на ближайшую лиственницу. А поскольку в деревце было не более 3 метров высоты, то она очень быстро достигла верхушки; лиственница при этом согнулась, и студентка зависла в метре над землей, непрерывно «подавая звуковые сигналы». У геолога был карабин, вероятно, именно поэтому в ситуации он оценил только комичную сторону. Что думал медведь, сказать трудно. Наверное, то же, что и большинство его собратьев при встрече с человеком, что-нибудь в духе: «Ходют тут всякие!» И покинул сцену первым.
Однажды главный геолог отряда вернулся на базу аномально бледный и задумчивый. На вполне естественный вопрос о самочувствии ответил - вот, дескать, с медведицей подрался (для полноты картины добавлю, что по комплекции он гораздо ближе к Паганелю, чем к Илье Муромцу). Последовательность событий, восстановленная с его слов, такова. Перешел вброд речную протоку и в десятке метров увидел медвежонка. Маманя не заставила себя ждать - проломившись сквозь кусты, атаковала. За отпущенные 1-2 секунды объект атаки успел только подобрать булыжник и ткнуть медведице в физиономию (!). Медведица почему-то бежала не прямо на него, а как бы по касательной, вследствие чего пролетела мимо, задев нашего начальника боком и таким образом переведя его в «партер». Затем ситуация повторилась, только медведица, если верить начальнику, отворачивала голову в сторону (возможно, даже для медведя неприятно получить бульником по носу). После третьего касания медвежонок решил, что маманя выиграла ввиду явного преимущества, и ушел. А медведица, наверное, решила - перед кем я тут буду выделываться? И тоже ушла, оставив бледного главного геолога думать о смысле бытия.
Осень.
Отряд закончил работы по проекту. База свернута, осталось только здание сортира, подлежащее разборке. Кроме того, есть небольшой, несколько кило, остаток ВВ от горных работ, также подлежащий уничтожению. И вот родилась идея о совмещении двух деструктивных процессов. А тут еще вертолет прибыл всех забирать, а вместе с ним буровая бригада, которую забрали по пути. Зрители расположились амфитеатром. Обычные манипуляции взрывника, и на месте сортира образуется подобие ядерного «гриба», который с порывом ветра несет тонкодисперсное вещество прямо на вертолет и зрителей.
Назвать эту сцену немой было бы выпадом против истины…
Отряд собирает в тундре «потоки» 200 000-го масштаба.
Базой служит балок, перетаскиваемый трактором. Однажды ночью подморозило, и трактор не смог сдернуть балок с места. А.И., взрывник-любитель (помимо того, что еще и профессионал), говорит: «Да сейчас мы детонирующим шнуром полозья обвернем, хлопнем v и можно ехать!». Коллеги не возражают. Кто спит на верхних нарах, кто кашу ест прямо из кастрюли. А.И. входит в балок и предупреждает: «Сейчас бахнет». Бахнуло. Окна-двери повылетали, спящий с верхних нар свалился, кастрюля с кашей у кого-то на голове....
А.И. поправляет очки и информирует: «Надо же, забыл бухту отрезать...»
Неделя непогоды на временной базе. Времени жалко, сезон короткий. Старший группы О.С. не выдерживает и предлагает организовать «офицерский» маршрут - без рабочих, опробования, документации и радиометрии, просто для решения некоторых геологических вопросов. Оставляем машину с шофером Женей в долине и вдвоем лезем на невысокую сопку. По пути встречаем оленей, которых О.С., очень темпераментный охотник, обращает в бегство стрельбой из карабина и начинает преследование. Будучи безоружным, я вернулся к машине. У Жени чай готов. Расположились перед капотом (дождь на время притих), не торопясь делимся соображениями о перспективах сезона. Минут через 15 возвращается грустный О.С. Его оправдательная фраза прерывается выстрелом - очевидно, с горя забыл разрядить карабин. Пуля пролетает между шофером и мной, от Жени сантиметрах в 20-30. Несколько секунд гробовой тишины. Задним числом припоминаю, что смотрелись мы забавно. О.С. замер и был похож на восковую фигуру. Я, наверное, тоже, с кружкой чая в руке. Женя прикрыл обеими руками промежность, медленно развернулся, отошел на пару шагов и снова повернулся к нам (может быть, он боялся, что О.С.снова будет стрелять?). Первым звуком, нарушившим тишину, был звук отхлебываемого чая, это у меня получилось машинально.
Центральная Чукотка, начало июля, первые маршруты сезона. Спускаемся с радиометристом Шурой по довольно крутому (градусов 35) склону по крупноглыбовым развалам. Выходим на небольшой снежник. Несколько опрометчиво разгоняюсь на рыхлом фирне и, когда фирн сменяется льдом, утрачиваю контроль за ситуацией. Молотком затормозить не получается, все-таки не ледоруб. Быстро еду на пузе, ногами вперед. Повезло v за пару метров до края снежника попал ногой в трещину и обошелся без травм. Посидел, вытряхнул снег из ушей и полевой сумки, а подошедшего через 15 минут Шуру встретил словами: «Ну, где ты там ковыляешь? Я же показал, как надо».
Остался студент-практикант дежурным по базе. Занятие несложное. От нечего делать подмел в балке, открыл дверь, чтобы выкинуть мусор, а там крупным форматом медвежья морда. Не придумал ничего лучше, как высыпать в нее мусор, захлопнуть дверь и спрятаться за печкой. Медведь заходить не стал, обиделся, наверное.
Однажды ранней осенью, по снегу в бригаду ударно-канатного бурения явился медведь. Почти в полном составе команда заперлась в промбудке, кроме самого нерасторопного помощника бурового мастера. Товарищи не проявили пролетарской солидарности и, невзирая на громкие призывы, дверь не открыли, очевидно, боялись, что и медведь за компанию зайдет. Ну, и некоторое время (минут 15) помбура бегал от мишки вокруг балка. Потом подъехал трактор, и мишка ушел. Дверь открыли, постояли под живительным водопадом справедливой критики. И тут кто-то обратил внимание, что медвежьи следы идут вокруг балка цепочкой, а человеческие есть только у углов (балок стандартный, метров 7 длиной). Возможности человека безграничны.
По рассказам, в одном из отрядов работал рекордно флегматичный студент. Он прославил себя вопросом, заданным геологу, когда они на сопке столкнулись с медведем. Студент, шедший первым, обернулся и спросил: «А что с ним делать?»
Жил-был в буровой бригаде кот.
В условиях развитого социализма вырос он крайне избалованным (в кулинарном смысле и кроме свежей рыбы и оленины, ничего не ел). Но однажды бригаду забрал вертолет, а смена не приехала и погода «закрылась». И прожил котяра в запертом балке 10 дней без средств к существованию. Прибывшую-таки смену приветствовал истошным мявом. Бессердечные пролетарии эксперимента ради насыпали ему на пол рисовой крупы, которую кошак с хрустом поедал.
В этой истории мерещится какой-то общефилософский подтекст…
Застрелили мы как-то оленя, дело хотя и житейское, но все же противоправное. Дело к вечеру (в условиях полярного дня). Забрались в палатку, жарим печенку и вдруг слышим хорошо знакомый всем посвященным шум вертолета. Выглянули - летит прямо к нам; само собой предположилось худшее - рейд охотнадзора. Общая тревога: за 20 секунд закапываются рога, копыта, шкура и клочья шерсти (а само по себе мясо сходно с деньгами отсутствием запаха). Вертолет садится в 200 м от палатки, два угрюмых дядьки вытаскивают гравиметр, торопливо снимают показания и улетают, даже не поздоровавшись.
Одним прекрасным полярным утром два геофизика в процессе опохмелки съели на закуску мирно произраставший на подоконнике кактус (больше ничего съедобного в доме не нашлось). Не помню, как они избавились от колючек - то ли пассатижами повыдергали, то ли просто почистили кактус, как картошку. Говорили, на вкус вроде огурца.
Следующая история требует небольшого пояснения.
Охотнадзор не может привлечь вас к ответственности, если ваша сеть поставлена, в ней полно рыбы, но вы просто находитесь рядом и не держите сеть в руках (сложно доказать, что она ваша).
Поставил пролетарий-украинец сеть на озере. На следующий день собрался за урожаем, и только надел гидрокостюм, как прямо из параллельного пространства материализовался вертолет охотнадзора. Ничего лучше не придумалось, как опуститься на карачки и начать собирать грибы на берегу озера.
- Сеть твоя?
Р ы б а к.
- Та не…
С е р д и т ы й и н с п е к т о р.
- А что ты тут делаешь?!
Р ы б а к.
- Та грыбы собыраю…
С е р д и т ы й и н с п е к т о р.
- А почему в гидрокостюме?!!!
Р ы б а к.
- Та от то ж…
Баллада об инструкции по технике безопасности.
По горизонтальной горной выработке два рабочих несут рельсу. Задний спотыкается и роняет рельсу себе на ногу, сломав при этом палец. Естественно, больно. С шипением поджал ногу, ухватившись за идущий вдоль стенки изолированный кабель. Тот, что шел впереди, оборачивается и видит ситуацию, многократно описанную на инструктаже по ТБ - электрический шок (человек не может разжать руки и говорить). Первое дело v оградить товарища от действия тока; при этом нельзя браться за него руками, самого пристукнет. Ну, схватил какой-то деревянный дрын да как тяпнет коллегу по рукам - еще один перелом. А пока клеть спускалась, травмированный от боли потерял сознание. Его друг и здесь был на высоте - стал делать искусственное дыхание и еще пару ребер сломал.
Однажды в начале июля на несколько дней установилась температура градусов в 25, так что в закрытой кабине вездехода было жарко. Вездеходчик Вася открыл дверцы, а чтобы не хлопали, привязал их проволокой. Когда он ехал вдоль мелкой речной протоки среди высокого (метра два) кустарника, прямо перед вездеходом появился медведь (очевидно, мишка был какой-то ненормальный, ибо вездеход в тундре слышно за несколько километров). Естественной реакцией Василия была попытка захлопнуть дверцы - попытка безуспешная по указанной выше причине. По собственному признанию Васи, воображение тут же нарисовало ему ужасную картину: второй медведь придерживает дверцу лапой…
Где-то в Приморье отряд прибыл на новое место. Работы много, все при деле. Пока завхоз командовал обустройством, начальник задал рабочему шурф, совсем рядом с базой, а сам, чтобы не терять времени, отправился в маршрут. Одновременно завхоз дал другому рабочему указание копать яму под сортир… Короче, вышла неувязка - пришел начальник документировать шурф, а над ним уже стоит «скворечник».
История, в принципе, не очень веселая и немного странная. В конце сезона меня отправили с вездеходом на базу соседнего отряда. Поскольку своего табельного оружия у меня еще не было, дали двустволку «для охраны секретных материалов». Через пару суток ночью возвращаемся обратно. Еду рядом с вездеходчиком Толей, в обнимку с ружьем (разряженным, кончно). Километров за пять до базы на дорогу выскочили зайцы. Остановились, я спросонок шарю под ногами - куда там патронташ свалился. Толя: «Да стреляй, оно заряжено...» Выстрелил, не попал. Только на базе, когда отоспался, дошло - это ведь он нарочно ружье зарядил, тайком, пока я по нужде вылез. И с предохранителя снял (то-то он странно косился, когда я в пути голову на стволы клал...). Зачем он это сделал, не знаю.
Так получилось, что в начале сезона 91 года
мы некоторое время сидели без свежего мяса. Уговорились, что первый удачливый охотник (а работали мы несколькими группами) обязательно сообщит коллегам о радостном событии. А чтобы не говорить по рации прямым текстом (все-таки большая часть отстреливаемых оленей - домашние, отколы от стад), приняли незатейливую кодировку - дескать, «дядюшка приехал». Через день на вечерней связи:
- Первый, четвертый, пятый - двенадцатому. Все, приходите! Приехал-таки дядюшка! Как поняли? Прием.
- Двенадцатый - первому! Очень хорошо! А большой дядюшка-то? Прием.
- Да нет, нет. Килограммов двадцать без кишков
Еще через день:
- Первый, четвертый v двенадцатому. Приходите за дядюшкой скорее. Как поняли? Прием.
- Двенадцатый - первому. Что, ЕЩЕ один дядюшка приехал, еще один? Прием.
- Да нет, нет. Просто этот скоро вонять начнет.
Надо сказать, что и официальные попытки кодировки сообщений были не менее идиотскими. Например, некоторое время из эфира пытались убрать сообщения о взрывчатых материалах. Поменяли «взрывчатку» на «порошок», «детонаторы» на «карандаши», а «огнепроводные шнуры» на «нитки». Посему нередко можно было услышать следующее: - Сахарин-первый - седьмому! Карандаши кончились, горные работы остановлены!!! - Седьмой - первому. Завтра присылаем вам вертолет с карандашами
Геолог в тундре обучает студента-практиканта
литохимическому опробованию. Дело несложное - две горсти грязи и этикетку в мешочек, завязать - и в рюкзак. На первом пикете пробу взяли вместе, дальше - поочередно, «чехардой». Прошли за полдня весь профиль, присели передохнуть. Геолог эдак по-отечески спрашивает: «Ну что, понял, как литохимию собирают?». Студент отвечает: «Не совсем. Неясно, зачем землю надо из мешочка вытряхивать.» Оказалось, что он на каждом пикете вытряхивал старую пробу и в тот же мешочек набирал новую. Так и пришел с одной пробой.
(мораль: даже отбор литохимии требует некоторого напряжения интеллекта)
Конец августа в тундре. Первый снег. Голодный геолог в маршруте слышит, как среди моренных бугров неторопливо перемещается небольшая группа оленей. Приладил карабин на камень, ждет. Когда показался первый олень, какой-то тундровый бог, очевидно, посоветовал подождать несколько секунд. И, как оказалось, не зря. За оленями двигались нарты.
Еще в 70-е годы журнал «Наука и жизнь» рискнул опубликовать статистику бесследного исчезновения людей - правда, по зарубежным данным. Цифры были достаточно пугающими: в таких странах, как Англия, Франция, Италия количество бесследно исчезнувших граждан составляло от 5000 до 20000 человек в год! С наступлением гласности и у нас были опубликованы подобные данные. На территории бывшего СССР насчитывалось 85000 пропавших людей в год, причем причины исчезновения удавалось выявить лишь примерно в 60000 случаев.
Как-то раз к одному москвичу пришли гости. Беседа затянулась, кончились сигареты, и хозяин, извинившись, накинул пиджак и в домашних тапочках спустился в гастроном, располагавшийся в соседнем подъезде. Но в гастрономе он не появился, как и не вернулся домой. Никаких следов исчезнувшего хозяина квартиры обнаружить не удалось.
Летом 1973 года три ленинградских студента отправились в Крым. В поезде познакомились с двумя девушками, ехавшими туда же. В Симферополе, выйдя из поезда, договорились, что встретятся на троллейбусной остановке, чтобы вместе ехать в Ялту. Но девушки прождали их напрасно - парни так и не появились. И лишь вернувшись в Ленинград, одна из них от своей подруги узнала, что у той в институте пропали три студента, тоже поехавшие в Крым. Приметы совпали, и девушка сама обратилась в милицию. Юноши представляли собой весьма запоминающуюся компанию в ковбойских шляпах, с гитарой, шумную и разбитную. Двое ребят были спортсменами, занимались японскими единоборствами.
Еще один случай, произошедший в США в прошлом веке, привлек внимание создателя бессмертного образа Шерлока Холмса - писателя Конан-Дойля. Некое семейство вышло из дому, направляясь на прогулку, но отец семейства, вспомнив, что забыл зонтик, вернулся в дом. Больше его никто никогда не видел.
В 1936 году группа геологов обосновалась в деревне Елизаветино неподалеку от Красноярска. Через несколько дней, вернувшись домой из очередного маршрута, геологи увидели полностью вымершую деревню. Вещи в домах остались нетронутыми, на главной деревенской улочке лежали два велосипеда. Один из геологов, ныне профессор, доктор геолого-минералогических наук Барсуков, до сих пор с содроганием вспоминает тот ужас, который они испытали, пытаясь проникнуть в один дом, дверь которого была закрыта изнутри! Пришлось выбить стекло, и тогда выяснилось, что дверь была забаррикадирована изнутри домашней утварью. В доме жила большая семья в составе четырех взрослых человек и троих детей. Геологи сообщили о случившемся в местный отдел НКВД, и оттуда оперативно прибыла машина с сотрудниками. Однако поиски оказались безуспешными, а с геологов взяли подписку о неразглашении этого случая. Как рассказывал Барсуков, спустя некоторое время его вызвали в Москву в НКВД, где он снова давал показания по этому случаю.
В 1987 году в нашей печати сообщалось об исчезновении небольшой самодеятельной экспедиции из Томска, направившейся на поиски таинственного «чертова логова» - поляны с голой землей, на которой погибает все живое. В составе группы была одна девушка, двое ребят были из Новосибирска. Предполагалось, что в конечном пункте маршрута, где группа сойдет с поезда, к ней присоединятся двое местных энтузиастов. Все ребята были опытными туристами, не раз ходили по сибирской тайге, имели с собой огнестрельное оружие и сигнальные средства. В Томске они сели на поезд и, по свидетельству поездной бригады, все благополучно сошли с поезда в намеченном месте. А дальше начались странности: двоим местным энтузиастам, которые должны были присоединиться к экспедиции, сказали, что поезд из Томска опаздывает на три часа, и они, чтобы переждать это время, ушли домой. Но машинист сократил опоздание до двух часов и, когда энтузиасты снова пришли на станцию, поезд уже ушел. Прибывших из Томска ребят никто не видел. Дежурный по станции говорил что-то невразумительное: вроде какие-то ребята сошли с поезда, но куда они делись - неизвестно. На посланную в Томск телеграмму через сутки пришел ответ, что группа выехала в назначенное время. К сожалению, милиция подключилась к розыскам лишь через три дня, когда люди, которые могли видеть ребят, уже разъехались. Никто нигде их больше не видел, создалось впечатление, что группа исчезла сразу же после выхода из поезда.
В 1947 году в Скалистых горах в США потерпел аварию пассажирский самолет «С-46» с 32 человеками на борту. Спасатели прибыли на место аварии сравнительно быстро, но обнаружили лишь искореженный фюзеляж и никаких следов пассажиров и экипажа. У одного из спасателей родилась безумная идея, что люди исчезли из самолета в воздухе. Возможно, именно этой историей вдохновлялся знаменитый писатель Стивен Кинг, когда писал свой роман «Лангольеры».
А вот недавний случай с одним бразильским бизнесменом. Его самолет «Сессна» упал на мелководье буквально в сотне метров от берега на глазах многих людей. Спасатели с трудом открыли двери, которые заклинило при ударе о воду, но спасать было некого - кабина была пуста. Полиция выдвинула версию: бизнесмен, летевший с женой к друзьям на праздник, по какой-то причине выкинул за борт молодую жену и выбросился сам. Но эту версию пришлось отбросить: двери самолета были заперты изнутри.
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
А вот был случай
Рассказы геолога
Виктор Музис
© Виктор Музис, 2017
ISBN 978-5-4483-8052-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НАЧАЛО… МОИ ПЕРВЫЕ…
Колыма. Плоские вершины сопок.
Это было на второй полевой сезон моей работы на Сибирской платформе по работам на кимберлиты.
До этого я работал на Колыме. Сначала от младшего до старшего техника у Шульгиной (был ее напарником), затем у Боброва (съемка 50 000 м-ба по золоту). Только после специального приказа по Министерству о переводе всех техников, имеющих высшее образование, в геологи, всех техников экспедиции перевели в геологи. Уже геологом поработал и в Верхоянье на флишоидных толщах (съемка 200 000 м-ба по олову).
Начало работы геологом было непростым… Многие ребята давно уже работали на съемке и были знакомы с методикой проведения этих работ. Я же у Шульгиной колотил фауну при составлении ею разрезов и занимался оформлением многочисленных образцов, отбираемых ею для различных анализов.
А нужен был навык геолога-съемщика, которого у меня не было, я только знакомился с ним, работая у Боброва. У него, до получения должности геолога, я работал техником, развозя горняков к местам работ, задавая и описывая горные выработки и промывая отобранный материал лотком.
Помню, решил как-то не просто воткнуть в готовый шурф сухую лесину корневищем кверху, положено было отмечать местоположение горных выработок на местности, а сделать как положено – срубить свежую лесину, вырубить Г-образную площадку у комля и подписать. Шарахнул по лесине топором, да неудачно. Бывает и «на старуху проруха!». Топор отскочил рикошетом и тюкнул меня чуть-чуть по ноге у щиколотки, сверху. Я поначалу и внимания не обратил. Потом чувствую, неудобно что-то ноге… Снял резиновый сапог, размотал покрасневшую портянку, а там… Обратно сапог одеть я уже не смог. Описывал шурфы прямо из вездехода, порода была суглинки четвертичные (т. н. Едомные), а горняки сами мерили размеренным шестом глубину и набирали песок на промывку.
Бобров вечером, выходя из маршрута, подошел к нам и крикнул мне издали:
– Виктор, иди сюда!
– Сам иди! – улыбаясь, крикнул я в ответ.
Немая сцена!.. «Вожатый удивился, вагон остановился!» Бобров подошел, я показал перевязанную ногу.
– Ну и как же ты теперь? – спросил он.
– Да горняки сами все сделают… – и продемонстрировал.
А в лагере Дима Израилович дал мне свой 47-й и я боле-мене ковылял. Нога только не держалась в ступне, а «шлепалась» сразу, не держась на пятке. В Москве Дима свел меня со знакомым хирургом, тот пощупал, приложил мой палец к ранке и сказал:
– Чувствуешь, сухожилие повреждено. Операция пустяковая, захочешь – сделаем.
Но я не решился. А где-то через год нога уже работала нормально.
А как-то, уже в сентябре, уже лег снег и ручьи покрылись тонкой коркой льда, мне поручили промыть несколько десятков пробных мешков мерзлого суглинка из шурфов. Как?
«Проявляй солдатскую смекалку! – сказал мне как-то отец. – Начальник не всегда должен думать за тебя…».
Мы загрузили вездеход, подвезли мешки к ручью, выгрузили их и он уехал за следующей «порцией». В напарники дали рабочего. Долго думать не пришлось: поставили две треноги, на них перекладину, развели под ней костер и подвесили на крючок ведро с водой. В ручье проломили лед, раскидали обломки-льдинки, я надел матерчатые перчатки, на них резиновые грубые, чтобы не колоть пальцы об щебень растирая суглинок, и, опуская мешок в ведро с кипятком, вываливали размякшую породу в лоток. А там уж дело привычное – растираешь суглинок, промываешь породу, освобождая ее от глиняных частиц и песка и сливаешь шлихи в шламовые матерчатые мешочки. Мешочки тут же сушишь у костра на камнях и пересыпаешь в маленькие крафт-пакетики. Всего-то и делов… Как говориться: – «Наливай, да пей!».
А первый свой маршрут и первые геологические точки я помню по сей день.
– Володя, – помню, крикнул я Боброву (начальнику колымской партии), встретившись с ним в первом самостоятельном маршруте. – Я ничего не понимаю!
Настолько все было задерновано и только вершины плоских сопок, стоило подняться выше 300-метровой горизонтали, были свободны от леса. А на склонах одна щебенка (дресва) в кочках мерзлотного вспучивания. Но, со временем, привык и даже в чем-то маленько стал разбираться.
Кочка мерзлотного пучения (выветривания)
Но, после двух лет (я попал на завершающие 2-года) работы (а всего на съемку листа отводилось 4-ре года), костяк партии был оставлен на издание, а остальных распределили по другим партиям и по разным регионам.
Меня определили в партию к Башлавину Дмитрию Константиновичу, работающему в Верхоянье с базой в Батагае.
Очень не хотелось расставаться с Колымой, с привычными базовыми поселками – Зырянкой и Лабуей (что ниже Средне-Колымска). Ведь я довольно долго работал там техником у Шульгиной Валентины Ивановны и даже осмелился называть ее Валей в последние годы работы с ней. А какая там была охота! А какая рыбалка! Как я полюбил эти места!
Стоя как-то в кассу за зарплатой в последние дни работы у Боброва и перекидываясь шуточками со знакомыми и приятелями, на вопрос одного знакомого (приятеля моего отца):
– Ну, и куда тебя?..
– Да к какому-то Башлавину! – машинально ответил я.
Знакомый что-то хмыкнул в ответ. Но каково же было мое изумление, когда я в первый раз приехал в назначенную партию, ведь это и был сам Башлавин, которого я звал «дядя Дима» при встречах у отца, но фамилией и не интересовался, зачем мне это надо было. Но в партии это был, конечно, только Дмитрий Константинович. Ну, Константиныч, и то только после года работы с ним.
Так вот! Взглянув на топографическую основу карт, я увидел сплошной коричневый цвет и все в сплошных сближенных завитушках рельефа – горный район… Как же здесь ходить в маршруты? А флишоидные толщи – я помню их еще по Крымской практике – сплошное чередование песчаников и алевролитов и все сжато и перемято в сплошные складки… А как в них разобраться?
– Ничего, – ободрил меня Десятерик (геолог соседней партии). – За пару лет привыкнешь, разберешься.
Действительно, за пару лет как-то маленько привык, разобрался. И к проходимости, и к флишу…
А какова баранина на вкус! Я сразу почувствовал разницу после оленины и сохатины.
Проводы Осташкина. Речка Улах-Муна.
И как мне понравились эти места!
Но дело опять не в этом!
После окончания 4-летних работ на отведенном «листе», начальник партии и старший геолог остались на его издании, а нас, геологов и техников, как обычно, распределили в другие партии.
Так я попал в партию Осташкина Игоря Михайловича на работы в совершенно новый для себя регион Сибирской платформы левобережья реки Лены. Там уже работали две партии – Сибирцева (база в пос. Жиганск) и Шахотько (база в пос. Оленек).
В новой для меня партии были три старших геолога (женщины) и техник, но в поле они не выезжали, кто по семейным обстоятельствам (?), кто по здоровью. И Осташкину, видимо, понадобился молодой, но опытный геолог, которого можно было бы посылать в командировки в местные территориальные геологические организации (в Нюрбу и Мирный) и использовать самостоятельным отрядом на полевых работах.
В первый полевой сезон Осташкин хотел проверить метод укрупненного шлихового опробования (УШО) в районе одного из кимберлитовых полей, взяв его за эталон, и заверить там как можно больше фотоаномалий, чтобы проверить кое-какую статистику.
Я вылетел в поле первым. Залетел в Нюрбу на неделю по командировке и вылетел в Жиганск. Очень мне понравилась в Нюрбе гостиница для геологов (домик для приезжих) – чистенько и уютно.
Гостиница
Прилетев в Жиганск, я расположился в комнате с ребятами из партии Сибирцева, получил со склада снаряжение и продукты и стал ждать Осташкина. А в Батагай, привычный мне Батагай, где была администрация экспедиции, я, неожиданно для самого себя, дал такую радиограмму:
«К полученному в Жиганске для партии Осташкина И. М. прошу прислать следующее:
1. Лодки резиновые ЛАС-500 – 2 шт.;
2. Консервы тушенка говяжья (страшный дефицит) – 2 ящика;
3. Молоко сгущенка (дефицит) – 1 ящик;
4. Лотки деревянные большие – 2 шт (страшный дефицит);
5. Сковороды чугунные большие (дефицит) – 2 шт.;
…и еще кое-что из посуды. И подписал – Музис В. А.»
Прямого сообщения между Батагаем и Жиганском не было и радиограмму я дал скорее для очистки совести, так, на всякий случай. Но «там» видно так удивились моей наглости, что… дали все, что я просил. Может меня с отцом перепутали и на инициалы не обратили внимания. Не знаю. А может быть фамилия Осташкин свое дело сделала – он прилетел из Африки и работал первый полевой сезон начальником партии. Да и с главным геологом экспедиции он был на ты… Не знаю.
«Пчелка» – АН-14
Как-то неожиданно прилетела «Пчелка» спецрейсом из Батагая, заказанная, видимо, Сибрцевым и Петров, сопровождающий, сказал мне: – Там твоя заявка. Тут уж пришла пора удивляться мне самому… Как все удачно совпало.
Присланы были два огромных фанерных ящика с 500-ками (заводская упаковка), и консервы, и сковороды (чему я особенно порадовался), и кастрюльки.
Скоро прилетел Осташкин и мы вылетели к месту полевых работ. На этом участке был оставленный геологами-разведчиками Амакинской экспедиции геологический поселок. Оставлен был в связи с окончанием работ.
Мы выбрали для жилья большую избу с двумя комнатами (по 30 кв. м.), прихожей и кладовкой. Это была изба то ли администрации, то ли камеральная. В первые же дни мы застеклили поврежденные окна из найденного целого блока оконного стекла (я поразил Осташкина, достав из своих запасов стеклорез), починили крышу найденным рубероидом, сколотили нары и я даже притащил из одной избушки самодельное, но искусно сделанное, кресло-качалку.
Вертолет МИ-4.
Полазив с ним по отвалам всех ранее выявленных кимберлитовых тел этого поля, а они располагались довольно компактно, отобрав образцы пород и прошлиховав нижние части склонов и ручьев, он, убедившись что я хорошо ориентируюсь по аэрофотоснимкам, оставил меня заверить полсотни выделенных фотоаномалий, а сам сплавился вниз по реке до реки Тюнг, где базировалась партия Сибирцева.
Интересна конструкция его сплавного сооружения: катамаран из двух 500-к он поставил на плот из сухих досок, к которому приделал четыре полоза-салазки (как санки). Понтоны жестко прикрепил к плоту. Таким образом увеличилась загрузка лодок, а их днища были надежно защищены от порезов на перекатах. Сооружение, конечно, довольно тяжелое и не очень хорошее для мелких рек с перекатами, но довольно остойчивое и удобное для рек с глубокими плесами.
Проводы… Река Муна
Мы помогли им сплавиться по Улах-Муне, протащив их «сооружение» до ее устья (километров 10-12), а дальше по Муне они сплавлялись вдвоем. Рабочим у него был Саша Арефьев – инженер-электронщик и страстный охотник и любитель-рыболов. Саша сделал и подарил мне искусно сделанный из напильника нож с витой деревянной ручкой в деревянных ножнах, стянутых медными кольцами из гильз. Это был один из самых удобных моих ножей, помимо двух немецких штыков и перочинных ножей. Перочинные ножи с усиками для вытаскивания гильз из ружья я почему-то все время терял. А Сашин нож впоследствии потерял Валера Истомин, когда я забыл нож в базовом поселке, а Валера взял его и пользовался весь сезон. Ему он тоже понравился. Но в одном из маршрутов нож выскочил из ножен, а Валера этого не заметил. Одни ножны остались. Мне было очень жаль этой потери.
А одним из перочинных я спокойно и с легкостью разделал застреленного горного барана (в Верхоянье) – вот что значит навык. Я был выше небольшого стада, которое потихоньку продвигалось вверх. Я залег за гривкой водораздела и когда показался первый, выцелил его и выстрелил. Скатившись по снежнику, он оставил на нем целую красную полосу, но когда я его разделывал, то никак не мог найти входного отверстия. Ни входного, ни выходного! А пуля из карабина вошла, оказывается, точно в ухо.
На весь сезон я был обеспечен продуктами, снабжен рацией РПМС времен Великой Отечественной и тремя рабочими.
В оставленном поселке геологов
Так осуществилась моя давнишняя мечта – пожить в избе, где в жаркую погоду прохладно, где нет комаров, а в непогоду тепло от печки-буржуйки. Сидишь у печки в кресле, качаешься, а за окошком дождик по стеклам или снежинки хлопьями… Спидола играет… Лепота!
Ну вот, теперь, когда вступление закончено, можно перейти к делу!
Я впервые работал самостоятельно и это мне нравилось. Каждый день, за исключением дождливых, мы лазили на склоны, выходили на аномальные участки, хорошо определяемые на склоне сгущением кустарника ольхи и тальника (высотой до 1.5-2 м), копали в нижней части участков сгущения кустарников закопушки до мерзлоты (см 40-60) и набирали в пробные брезентовые мешки выбранный элювий. Затем спускались к речке и промывали породу лотками.
Немецкий штык-нож. Ручку вырезал Коля Твердунов.
Вечерком я выходил на речку со стереоскопической пластиковой 3-х метровой удочкой и на «мушку» нахлыстом на небольшой тройничок (с пучком кудрей, подвитых зажженой спичкой до кудрявости), ловил небольших хариусов. Для крупной рыбы здесь было слишком мелко. Куропатку можно было подстрелить прямо меж домиков – если тихонько идти, они выдавали себя тревожным гортанным гульканьем.
Отработав участок, мы загрузили 500-ку продуктами, спальниками и личными вещами и перебрались на несколько километров выше по речке (как «Бурлаки на Волге»). Здесь тоже были домики и бывшая обогатительная фабрика, построенная для оценки перспектив выявленных кимберлитовых тел на алмазы.
Далеко ходить не надо.
Выбрав наиболее приличный домик, накрыли крышу ярко-зеленым толстым брезентом, а чтобы не рвать его, выводя трубу буржуйки через крышу, вывели ее на чердак, а по нему металлическими коробами, разбросанными на фабрике, к не заколоченным фронтонам, и продолжили свою работу.
Забегая вперед, могу рассказать забавный случай с Колей Твердуновым, который на следующий год оказался на этом участке и поселился в этом же домике.
– Поселились, – рассказывал он, – затопили печку и я вышел из избушки полюбоваться речкой и окрестностями. Стою, оглядываю окрестности, фабрику, мимоходом глянул на крышу избушки… И оторопел! Печка топится, а ни трубы, ни дыма нет. Я бросился в избу… Печка спокойно гудит… Все хорошо… Что за чертовщина?! Полез на чердак, все понял и успокоился.
Надо добавить, что у Коли был какой-то трагический случай, связанный с угаром от печки с кем-то из его родственников, поэтому к этим делам он относился очень болезненно и осторожно.
День Конституции. Коля Твердунов (слева) и я. Сентябрь.
Что-то я никак не доберусь до основной части своего рассказа. А она произошла на второй мой полевой сезон работы по кимберлитовым телам. Но первый определил и второй. Не было бы результатов по первому, не было бы такого интересного второго. Как без начала не бывает и конца…
Поскольку незначительное количество минералов-спутников можно было принять за некую зараженность ими от уже выявленных кимберлитовых тел выше по склонам (а одна из них, располагаясь на самой поверхности сопки, давала широкий шлейф зараженности вниз и в стороны по склонам, этакой треугольник), что я отрабатывал участок, можно сказать, машинально, надеясь больше на результаты минералогического анализа. Шлихи на минанализ я отсылал относительно регулярно, ко мне оказией залетал вертолет из Жиганска и привозил свежие батареи (у меня было что-то с питанием для рации – я превосходно слышал всех, а меня только в партии Шахотько и то слабо) и даже как-то залетел сам Осташкин, озабоченный плохой связью со мной, и привез новую рацию.
Василий Георгиевич, радист базы в Жиганске, взрослый здоровенный мужчина, бывший моряк (с которым я был на ты), осмотрев привезенную от меня рацию, перекрывая басом все станции в эфире, сообщил мне:
– Витя, что ты там мудришь, рация прекрасно работает!
Он вообще относился ко мне всегда дружелюбно и даже еще когда я работал в отряде с Шульгиной на Колыме и связь в отряде была на мне, он прощал мне, видимо, по моей молодости и уважению к моему отцу, некоторую вольность в эфире, когда я передавал: – РСГВ! РСГВ! Здесь РЖ знак Музис-младший (вместо положенного РЖ Знак М). А вообще он был очень строг в эфире. Но это отдельная история.
Я и сам догадывался, что дело не в рации, но, когда понял в чем дело, уже и сезон подходил к концу. Как говорится: «Дело было не в бобине…».
Так вот, шлихи я отправлял в Жиганск, а минлаборатория была в Москве, а Москва была далеко и я прекрасно сознавал, что результаты получу только по окончании полевого сезона. Но то, что работы на нашем участке будут продолжены, я не сомневался.
Мы отработали и второй участок. Устроили баню в одном из домиков, а поскольку комнаты были большие, а окна разбиты, заделали все как могли и поставили две печки-буржуйки. Получилось и тепло и свободно.
Изба под баню.
Можно еще рассказать, в чем мы выпекали хлеб. Очень просто. На обоих участках (поселках) предшественниками были смонтированы две железные бочки, положенные горизонтально и засыпанные сверху и по бокам галькой и песком, также засыпано почти на половину и днище. Дверца – просто вырубленное топором в торце квадратное отверстие. Два часа протопки, угли выгребались, на лопате засовывались формы с тестом, этой же заслонкой вырубленное окошко заслонялось и присыпалось выбранными углями. На трубу клалась обычно влажная брезентовая рукавица и плоский камень-плитка. Минут сорок ожидания – и достаешь испеченные буханки – вкуснейший хлеб. Особенно в почете были корочки-горбушки. В маршрутах тем о обедали – чай и хлеб с сахаром. Это потом уже, когда нам стали поставлять колбасный фарш и «Завтрак туриста» в банках (вместо тушенки) и достаточно сгущенки, мы брали с собой на обед по банке фарша или сгущенки на троих-четверых.
Хлебная печка. Вид сбоку.
С живностью было не ахти, хариуса мало, но на участке с фабрикой было небольшое озерцо и, найдя на берегу две покореженные «морды» из металлической сетки, я выправил их, привязал веревку и закинул в воду. Вечерком проверил – полно мелкой рыбешки, отдельные до 5 см. Нашел здесь же какой-то старый чайник, вывалил в него рыбешку и с полным чайником рыбешки вернулся к домику. Мелочь даже потрошить не стали, завернули в марлю и сварили ушицу, а крупных выпотрошили и даже пожарили.
Зайченок
К середине августа подросли и зайчата, мы не трогали их до осени, а уж когда их стало не отличить от родителей, я аккуратненько открывал форточку и щелкал по одному из мелкашки. Бывает делал засидку на верхнем этаже фабрики, вечером они вылезали из норы и резвились среди кустиков и всякого железного хлама. Они побелели и хорошо были различимы даже в сумерки на фоне желто-красного кустарника карликовой березки и зеленоватого мха.
Можно еще рассказать о «гостях», которые посещали этот «эталонный» участок. Первыми высадились «мирнинцы» – небольшой отряд из трех молодых парней (геолога, радиста и рабочего) высадился у фабрики, а затем сплавился к основному поселку. Мы встретили их радушно, как положено на Севере. Поселились они в соседней с нашей большой комнате. Радист влез на крышу и воткнул в угол шест для антены, при этом просто-напросто пробил рубероид, чем поразил меня своей «простотой». И конечно, когда пошел дождь, через крышу протекло на чердак, а с него в нашу комнату. Пришлось лезть и чинить. Поэтому и проводил я их с легким сердцем – храни нас бог от таких бесшабашных дураков.
Ремонт крыши
Вторыми гостями был отряд Шахотькинцев, которые проехали мимо нас на нижний участок и обратно на вездеходе, «прибрав к рукам» несколько наших форм для выпечки хлеба, лежащих на улице возле «хлебной» бочки. «Мы сначала взяли, а потом подумали, а вдруг это ваши…» – сказали они, когда застали нас на обратном пути. Я отдал им эти формы, т.к. у меня был запас, но подумал: – «Оказывается безшабашное дурачье встречается не только среди мирнинцев». И еще мне было как-то неприятно, что они подстрелили прямо у нас на глазах одного из зайчат, которых мы выпасали и не трогали до осени.
Третьими был отряд из трех амакинских геологов во главе с Беликом, старейшиной Амакинки, о котором я много слышал от наших старших геологов, которые были хорошо знакомы со многими геологами Амакинки. Были с ним и две его собаки, молодой, очень резвый кобель и старенький легендарный Тюха, верный спутник Белика во всех его походах, о котором я тоже был наслышан и вот теперь увидел. Его именем он даже назвал одну из открытых им кимберлитовых трубок.
Белик тоже высадился здесь по каким-то своим делам и, закончив их, предложил мне:
– Пойдем с нами до устья.
И я с удовольствием пошел. Одним из его спутников была молодая девушка Ирина, с именем которой у меня был связан целый эпизод впоследствии, когда я заверял небольшой перспективный участочек на речке Укукит. Отобрав сверху вниз с десяток мешков с элювием склонов с шагом по 50 м, промыл его и установил, где изобилие спутников резко обрывается. На следующий день, захватив треногу с магнитометром, мы полезли на склон с твердым намерением открыть кимберлитовую трубку. Выйдя на намеченную точку, я заметил какое-то светлое пятно на лиственнице. Это был затес, на котором было написано: «Трубка ИРИНА открыта». Год и подпись – «Белик». Это был год нашей встречи на Улах-Муне. Мне было обидно.
И еще. Дойдя с ними до устья, мы поужинали, они стали ставить палатку, а я «отошел оглядывать окрестности озер» рядышком. Подстрелил там двух ондатр и, придя к палатке, подвесил тушки на лиственницу где-то на уровне головы. Забравшись в палатку, тоже улегся – у меня был спальник-пуховик. Как я был наивен! Наутро на месте тушек я обнаружил возле лиственницы лишь кусочек требухи, и ту на моих глазах «подобрал» старенький Тюха. Молодой пес просто встал на задние лапы и сдернул тушки с дерева.
«Вот так похвастался», – подумал я. А Белик сказал:
– Ондатра для собаки как лакомство.
Тоже было обидно. Но винить некого, сам виноват.
Закончив работы на верхнем участке, мы загрузились в 500-тку, сплавились на наш первый лагерь и стали ждать эвакуации. Дело это не быстрое, вертолет то занят, то «на форме», то на спецзадании или санрейсе… Здесь мы встретили и первый снег в начале сентября.
Я, правда, успел сходить к тем двум озерцам в устье и добыть нескольких ондатр. Так что на шапку хватило. Но особенно запомнилась ночевка в избушке с большой щелью между потолком и стенкой. Я затапливал большую печку (видимо хлебную), засыпанную галечником, запихивал ее дровами, долго ли нарубить, и шел в сумерках на озера. По темноте возвращался, клал на прогретую печку какой-то деревянный щит, дремал в тепле, поглядывая на звезды, а с рассветом шел опять на озера. На каждом озерке оказалось по выводку, уже подросшему.
Эвакуация
Итак, мы спокойно подсобрали снаряжение, просушили и свернули 500-тку, заколотили ящики с образцами. Всю посуду и ведра сложили в большой фанерный ящик от лодки, снесли все на вертолетную площадку и прикрыли брезентом, придавив его теми же ящиками и лодкой. Оставили только личные вещи, рацию, спальники, кастрюлю и чайник…
Когда прилетел вертолет, мы загрузились и вылетели в Жиганск. Так прошел мой первый полевой сезон на речке Улах-Муна на участке Верхне-Мунского кимберлитового поля.
Самые прекрасные воспоминания, прекрасный сезон, прекрасные дни…
Но это не конец рассказа, это только вступление ко второму сезону!
В Москве мы готовили материалы о проделанной работе и составлению альбомов дешифрируемости кимберлитовых тел. А их всего на Сибирской платформе было выявлено около 300 «штук». Пока получалось, что дешифрируются на аэроснимках около 15%.
– Где же твоя хваленая статистика? – сказал как-то Осташкин. – Что же ты ни одной не нашел?
Что я мог сказать? Не говорить же мне ему, что за будничностью работы и малому навыку по кимберлитам я просто механически делал намеченную работу и надеялся только на минанализ лаборатории.
Леша Тимофеев
Постепенно приходили результаты из лаборатории и вот, как-то, нам передали очередную ведомость. В основном пробы были пустые или говорили о слабом заражении, но одна проба меня поразила: она содержала минералы оливина, пикроильменита и, главное, много анкилита – не количество зерен, а процентное содержание! Много – процентов 5 (если не15). Сейчас уже точно и не помню…
Что за анкилит? С чем его едят? Мне было неудобно расспрашивать об этом в своей партии, показывая свою некомпетентность, и, перед тем как заглянуть в учебник, я пошел для консультации в партию Сибирцева, к Леше Тимофееву, моему коллеге, моему живому ходячему справочнику по всем возникающим вопросам.
Он сразу сказал, что это минерал ультраосновных пород из группы редкоземельных и в незначительных количествах встречается в кимберлитах. Я покопался в умных книжках и понял, что встреченный набор минералов присущ разным породам, но вместе они могли содержаться только в кимберлите. И я показал результат анализа Осташкину – работает ведь статистика! Хоть одна фотоаномалия, но подтвердилась. Дешифрировалось это место ни пятном на аэрофотоснимке, ни темным шлейфом, а как разрыв структурного уступа. Вот идет уступчик по склону… и как проглотил кто-то из него кусочек…
Разрыв уступа
– На будущий сезон заверим, – сказал Игорь Михайлович. Ему передали практически весь состав партии Сибирцева и он планировал на «нашем» участке дальнейшие работы с использованием воздушной и наземной магнитометрии, попутной металлометрии по профилям наземной магнитки, горными работами (вручную, без взрывчатки) и проведением УШО по некоторым участкам выделенной нам территории.
Я наметил себе на полевой сезон крупный протяженный ручей, приток р. Укукит, по которому в большую воду можно было попробовать сплавиться на резиновых понтонах 500-ках. В приустьевых частях притоков самого ручья надо было провести УШО; навестить трубку «Обнаженная», вскрывающуюся скальным выходом по правому склону в обрыве на речке недалеко от устья ручья и заверить несколько фотоаномалий, выделяющихся не снимках темными пятнами с четкими или расплывчатыми контурами.
И вот, залетев на неделю в Нюрбу, я вновь в Жиганске, базовом поселке экспедиции. Арендуемых домов было не так уж много и мы размещались тесно, но дружно и весело. Партия была молодая, дружная и веселая, основные полевики были недавние выпускники геологического института или техникума. Мы все время подтрунивали друг над другом…
Так, поработав в Верхоянье с Башлавиным, я научился у него предусмотрительности и старался с тех пор предвидеть по возможности все, с чем можно столкнуться при проведении полевых работ. А некоторые высказывания Дмитрия Константиновича я использовал как поговорки-инструкции, чем веселил ребят и даже хмурого Осташкина.
Помню, как-то, замучавшись ждать обещаемого каждый день вертолета, Башлавин сказал: – Погоду надо ломать! Выезжаем! – И мы, сняв лагерь и загрузив вездеход, выехали в моросящую сырость к новому месту лагеря… Вертолет догнал нас через час после выезда…
– Погоду надо ломать! – улыбаясь, стали часто говорить мы, не трогаясь с места.
Или еще – Башлавин был страстный охотник, во всяком случае любил это дело. Выбирал себе самые дальние маршруты, чтобы возможность встретить оленя или барана была наиболее вероятна и винтовка у него была, а не карабин, чтобы бить на более дальние расстояния. И стрелял он, посылая пулю за пулей, учитывая упреждение. И ведь попадал… За 300, 400, 500 метров, да ведь часто еще и вдогонку. И рабочих брал двоих, чтобы легче донести добычу до лагеря. И, кстати, он был нашим основным кормильцем.
А, возвращаясь в лагерь, как-то на вопрос Ивана Раскосова, нашего радиста (из старой гвардии), встречавшего приходящих из маршрута, стоя у костра и облокотившись на слегу тагана: – Ну, как там, Дим, что там?.. – Башлавин стал рассказывать, как он встретил барана, как стрелял, но тот ушел и говорил, что видел кровь на камушке… Иван поддакивал, качал сокрушенно головой, а когда Константиныч пошел к своей палатке, сказал вслед ему улыбаясь и явно подтрунивая: – Охотник «хренов»…
С тех по выражения – «Охотник хренов» и «была кровь на камушке» стали тоже нашими, часто повторяемыми выражениями.
Горные бараны
Мне же как-то везло встречать живность недалеко от лагеря. То куропатку подстрелишь, то утку, а как-то, вернувшись из маршрута, я заметил двух баранов, пасущихся на склоне сопки прямо возле лагеря. Я подкрался поближе и выстрелил из малокалиберки (карабина в этот сезон мне не успели переслать из Зырянки – он был там на хранении в УВД). Я почувствовал, что попал, выстрелил еще, выпустив обойму (звук выстрела из мелкашки это не грохот из карабина) и почему-то у меня кончились патроны. Обычно у меня был приличный запас. Мы занорились в палатку и наблюдали, как один пасся, негромкое щелканье пулек о щебенку его не особенно беспокоило, а второй тревожно озирался, не пытаясь уйти. Потихоньку они передвигались вверх по склону к вершине. Мы ждали Башлавина и, когда он пришел, бросились к нему:
– Константиныч! Бараны! Один ранен! Добей! – Башлавин, что-то ворча, осторожно подкрался к подножию сопки и выстрелил в раненого. Тот упал, а второй подпрыгнул и скрылся за сопкой. Осматривая добычу, Башлавин сказал мне:
– Ты перебил ему коленный сустав и ему было трудно передвигаться. Это взрослый баран. Если бы ты ранил молодого, то старый ушел бы и увел молодого за собой.
Сохранение мяса обветриванием
Хранили мы мясо по разному: у Шульгиной засаливали в фанерные бочки из под сухой картошки или в молочных флягах, ставя их на мерзлоту; у Башлавина складывали в большой брезентовый баульный мешок и, привязав веревкой, бросали в ручей на глубокое, но проточное место; у Осташкина – подвешивая на слеге в тени на ветерке.
А в Жиганске меня, например, поразил хозяйственник партии. Я привык, что любую вещь, нужную тебе из снаряжения или продуктов, нужно было буквально выпрашивать. Помню, Дыканюк Женя в паре с Володей Антоновым, шутя, но с серьезным деловым видом, приходя с заявкой на канцелярию, спрашивали кладовщицу:
– Ковши экскаваторные есть?..
– Нет! – Тут же, даже не задумываясь и без тени улыбки, серьезно отвечала та.
– А замки замочные?..
А здесь, Лачевский, крупный, пожилой, седовласый, необычайно спокойный мужчина, просто сказал мне: – Пойдем посмотрим… – Мы пошли на склад и я получил то, что просил.
Я и Лачевский на берегу Лены. Жиганск.
На выбранный для работ участок я вылетел в паре с Лешей Жадобиным, немолодым, но крепким напарником-радистом (старой гвардии) и рацией РППС с двойным комплектом батарей, двумя понтонами 500-ми, снаряжением и продуктами на пол сезона. И, хотя нас было всего двое, вещей набралось прилично. Вертолет высадил нас на небольшой песчано-галечной косичке. Мы выбрали рядышком, но повыше ровную площадку и поставили палатку.
Внимание! Это ознакомительный фрагмент книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента ООО "ЛитРес".